Сегодня вышел последний номер газеты для учителей «Первое сентября», основанной в 1992 году писателем, журналистом и педагогом Симоном Соловейчиком. Главный редактор издания Елена Бирюкова рассказала «Газете.Ru» о глубинных причинах закрытия газеты, которые связаны с последствиями реформ прошедшего десятилетия.
— Почему все-таки редакция приняла решение о закрытии газеты?
— Мы сделали это, когда стало очевидно, что больше не можем выполнять свою задачу. Это не финансовые причины: есть издательский дом «Первое сентября» с 24 цветными предметно-методическими журналами, работают педагогический университет «ПС» и все наши проекты, например «Школа цифрового века» (любое учебное заведение, став участником проекта, может получать все журналы нашего издательского дома, и каждый учитель через свой личный кабинет может их читать).
Но для газеты время оказалось, мягко говоря, неподходящим.
Чтобы лучше это объяснить, процитирую письмо учительницы из провинции, которое мы только что получили. Она написала, почему приняла решение уйти из школы. «В школе я проработала 31 год. Выбор профессии был для меня не случаен: за моей спиной династия в четыре поколения. За 30 лет все время была надежда, что скоро в школе все изменится, станет лучше. Но, увы, то, что творится сейчас, не подлежит никакому осмыслению.
Я не гениальный и не самый лучший учитель. Но я могу работать хорошо, добросовестно, честно, могу воспринимать новшества, применять эффективные технологии, вести исследовательскую работу с детьми. У меня с ними хорошие отношения, мы понимаем друг друга, я чувствую поддержку большинства родителей.
Мой самый большой недостаток в том, что я не умею угождать начальству, не могу соглашаться с тем, что черное — это белое. В ответ на мое возмущение по поводу очередного распоряжения управления образованием завуч заметила: «Вы не понимаете, что все делается не для детей, а для органов управления». А я этого не понимаю.
Я не хочу большую зарплату, которую повысили за счет увеличения нагрузки, чтобы только отрапортовать президенту. 30 часов для учителя математики плюс еще классное руководство — это физически невыносимо! Хочется работать для детей, а тебе не дают. Ты вынужден проводить то мероприятие, которое тебе приказывают, а не то, которое запланировал сам. Не важно, как ты провел классный час, главное — вовремя сдать отчет!»
Прочитав такое письмо, понимаешь, что сейчас происходит разлом времен, у учителя нет сил больше терпеть. И у нас тоже они кончились.
— Что читатели находили в вашей газете такого, чего нет в других?
— Из писем видно, что «Первое сентября» для многих учителей была и опорой, и защитой, и поддержкой. Газета была создана Симоном Соловейчиком, который задал ей авторскую, личностную интонацию. И я думаю, что эта интонация в сочетании с позицией прежде всего и объединяла людей вокруг нас. Читатель был благодарен и вступал в диалог, одновременно оставаясь экспертом в своем деле.
— И все-таки почему вы закрылись только сейчас? Ведь реформа образования проходит уже более десяти лет. Подступы к «модернизации» начались в 2001-м, в 2003-м процесс пошел, а в 2011-м мы отмечали 10-летие этих реформ. За эти годы приняли закон о ЕГЭ, новый закон «Об образовании»; пышным цветом расцвели московские эксперименты со слияниями нескольких школ, детских садов в один комплекс… Это был длительный процесс. Так почему только сейчас?
— Просто когда количество тех самых модернизационных реформ, странных законопроектов, которые уже вошли в школу, становятся такой высокой плотности, ты начинаешь понимать, что все бессмысленно. Еще не так давно чаша весов склонялась то на одну сторону, то на другую, и у нас была надежда, что можно что-то поменять. Все 2000-е мы выступали защитником школы, учителя, детей.
— Против чего вы боролись?
— Мы были противниками введения начальной военной подготовки, то есть противниками милитаризации школы (тем более что это запрещено законом «Об образовании»). Мы защищали сельские школы от закрытия, вступались за учителей и директоров. Резко критиковали ЕГЭ, возвращение школьной формы, новую систему оплаты труда учителей...
Но если говорить не о частностях, то все эти годы мы выступали против оценивания школы по бессодержательным, формальным критериям: количество баллов, которое набрал учитель (от этого зависит его зарплата); количество баллов, набранных учениками на ЕГЭ (от этого зависит, в какой вуз он может попасть); баллы, которые школа набрала по рейтингу, и т.д.
Для школы такой статистический подход просто гибель. Школа — это отношения.
Соловейчик писал, что в ней есть измеримое и безмерное. Безмерное в ней важнее, потому что только тогда школа будет живой. Ведь ее главный смысл и назначение — становление человека. А это померить нельзя. Можно посчитать количество мероприятий, презентаций, число выпускников, поступивших туда-то. Но что за люди эти выпускники, что за люди учителя, работающие в этой школе, таким способом понять невозможно.
— Действительно, сейчас время, когда имеют значение только формализуемые показатели. Когда все это началось?
— С конца 1990-х. К середине 2000-х тенденция начала оформляться. А дальше в отношении школы возобладал экономический подход. Школу обсчитали со всех сторон: государству нужно было знать, на что оно тратит деньги, тем более что школа после 1990-х была в плачевном состоянии. Я имею в виду материальную часть. Это важно разделять.
— А еще на школе стали экономить.
— Да. Например, началось все с оптимизации сельских школ, которые было дорого содержать.
— А их уничтожение, в свою очередь, приводит к гибели села.
— Конечно. Нас уверяют: появились школьные автобусы. Автобусы должны возить детей в новые образовательные комплексы-гиганты, которыми очень гордятся (у нас тут и бассейн, и тренажерный зал…). Но при этом забывают о цене, которую платят дети и родители за эти инновационные образовательные всходы. Автобус этот школьный не всегда приходит по расписанию (российские дороги); если деревня находится очень далеко, ребенок вынужден жить в интернате, то есть фактически в детском доме. Родители волнуются, дети переживают. А управленцы рисуют нам картинки образовательного счастья...
Но самое трагическое в том, что в результате тотальной модернизации школа утратила самостоятельность. Из живого организма она стала объектом управления.
Апофеозом этого управления явилось то, что директора теперь можно уволить без объяснения причин. Одного замечательного директора из села Прохоровка в Белгородской области (мы о нем писали) в 2010 году именно так и увольняли. Он просто был неугоден руководству. Прекрасный директор, душой связанный со школой.
В результате реформирования мы получили вот что: в школу назначается управляющий под наименованием «директор». Он абсолютно зависит от учредителя, собственностью которого — в виде школы — он управляет. По закону (!) такой род управления подразумевает смену в любой момент времени руководящего лица без объяснения причин. То есть школа просто приравнена к имуществу. О том, что директор не только хозяйственник, но и педагог, речь не идет.
— То есть, по мнению государства, школа — это только имущество, а образование — только услуга. Поэтому и большинство директоров пассивно себя ведут, не сопротивляются, и учителя тоже.
— Да, и учителя. Когда ввели новую систему оплаты труда, началось разрушение педагогических коллективов. Учителям стало нужно доказывать, что они достойны стимулирующих надбавок, повышающих их зарплату. Качество работы выше не стало (если, конечно, не по отчетам судить), а вот атмосфера стала чрезвычайно напряженной. Зато чиновничья цель была достигнута: управлять стало гораздо легче. Ведь в расколотом коллективе те, кто при начальстве, а значит, сильнее, сами за всем присмотрят. Это прекрасная модель образовательной дедовщины, которая выстроена сейчас идеально.
Все дошло до абсурда. Каких бы школе заданий ни придумывали, главное для управленца, чтобы он мог отчитаться перед своим начальством, вот он и старается, заставляя школу день и ночь работать на себя.
— У вас есть версия, почему это стало возможным?
— Я думаю, что нынешнее государство, сотканное из бюрократии разных рангов и по природе своей не могущее иметь вообще никакой идеи, умеет только одно — непрофессионально и грубо вторгаться в разные сферы, будь то бизнес, культура, медиа или образование. Это вторжение и называется управлением. А заключается оно в том, что кто мне служит, того я хвалю и награждаю, а кто пытается делать что-то не по-моему, того преследую и наказываю. На хороших директоров насылаются проверки.
Был такой директор знаменитой кемеровской гимназии, Вячеслав Лозинг (у нас опубликован материал «Школа без Лозинга»). Его уволили. Потому что противостоял он этой силе исключительно тем, что делал свое дело и умел его делать.
Чиновники этого не выносят. Видимо, суметь извести таких людей считается у них особой доблестью.
Существует еще феномен номенклатурной самостоятельности. То есть некоторым директорам дается право как бы быть самостоятельными. Руководят они, как правило «образцово-показательной школой», в которой все требуемые инновации успешно реализуются и которой чрезвычайно гордятся управленцы всех уровней. Это как в советские времена, когда при нищем сельском хозяйстве у нас были, например, колхозы-миллионеры. Директор такого колхоза был, понятно, в особом почете. Вот только никто никогда не говорил, за счет чего все так в колхозе хорошо. Ровно то же и сейчас в образовании.
Да, директора таких школ — талантливые управленцы, хорошие руководители. Но главное — им позволено. А чем заслуживается такое позволение, знают только они сами. Если бы все было иначе, по-настоящему, то Лозинга не замучили бы проверками... А так — должен соблюдать негласные правила номенклатурной самостоятельности: не раздражать начальство и твердо знать, что можно и чего нельзя. Вот тогда ты всегда в зеленом коридоре.
— Может ли эта ситуация измениться?
— Сегодня нововведения, непродуманные, не учитывающие реальных потребностей и оттого густо замешенные на бюрократизме, начинают пожирать сами себя. Вот ЕГЭ, который нам долго рекламировали как панацею от всех бед.
Сейчас те же чиновники хватаются за голову: что натворили. Понятно, что с ЕГЭ нужно откатывать назад.
И это постепенно происходит (можно будет несколько раз сдавать ЕГЭ, обещают ввести устную часть в гуманитарных предметах)… То есть ЕГЭ будет все-таки больше ориентирован на интересы школы, учеников и родителей, а не только на интересы управленцев, как это происходит сейчас.
Призыв этого года «За честный ЕГЭ» — это ведь своего рода вопль беспомощности. Но он же и свидетельство того, что бездарность собственных решений, а также механизмов их реализации чиновники всегда списывают на несовершенство человеческой природы. Мы так все здорово придумали, а они... Год за годом говоришь им: не скачивайте, не покупайте ответы, а они скачивают и покупают — честности у людей не хватает. Такие вот кафкианские заходы.
Начинают вводить видеокамеры, металлоискатели, разводить задания по часовым поясам. Детей чуть ли не обыскивают при входе. Количество контроля зашкаливает. А все почему? Потому что не могут придумать, ни одного содержательного решения, кроме как надзирай и смотри в оба. Вот так они и расписываются в своей профнепригодности.
— Вы считаете, что ситуация может наладиться?
— Конечно. Просто мы сейчас находимся в кризисе. Тяжелее школ у нас работают, наверное, только тюрьмы.
Беседовала Наталья Иванова-Гладильщикова