Это такая «квартирная» организация помещений, в которых живут дети. Есть место, где дети играют, спят, едят. Сейчас многие учреждения устроены по казарменному типу: дети живут в постоянном коллективе, у них нет ни личного времени, ни личного пространства, ни возможности представить, как живут семьи, потому что вся их жизнь проходит по другим законам. Поэтому когда мы от них требуем, чтобы они адаптировались и социализировались, это невозможные для них требования. Человек в 18 лет должен забыть все — как он жил, чему научился, что усвоил. И каким-то образом он должен понять, как все устроено, не имея картины мира, схожей с той, куда его выкидывают... Это очень тяжело. Кто-то с этим справляется, а большинство — нет. Конечно, когда их колечат в течение 18 лет, у них потом мало что получается.Теперь все такие учреждения названы учреждениями временного пребывания ребенка. Каждые полгода должен пересматриваться план развития и жизнеустройства каждого ребенка, который предполагает работу, связанную с его устройством в семью. Пока положение задает общие рамки, дальше будут приняты подзаконные акты, создание которых важно отследить, потому что они могут извратить или улучшить ситуацию. Я надеюсь, что будет четко прописано, что первый шаг жизнеустройства — работа с кровной семьей. Сегодня достаточно отписки, что опека с семьей «поработала», а это может заключаться просто в требовании к семье исправиться.
Сейчас в документах написано, что органы опеки и попечительства должны устроить ребенка в семью, а при невозможности — устроить в учреждения. Они и устраивают в учреждения. Сплошная невозможность. Плюс понятно, что нет задачи по конкретному ребенку, есть задача по общим цифрам: «нужно устроить в семью не меньше такого-то процента», чтобы ребенок не выпал из какой-то статистики. По новому документу, ситуация с каждым ребенком должна пересматриваться раз в полгода. Появившиеся вертикальные требования должны поменять подход. У нас же чиновники довольно просто устроены: если им за что-то не надо отчитываться, то они этого и не делают. Как только возникает новая строчка в отчете, возникает хоть какая-то деятельность.
Сейчас меняется вектор государственной политики, слова «сохранение кровной семьи» часто звучат с трибун. Можно сколько угодно говорить, что на Западе кровожадные люди забирают детей из семьи, хотя факты говорят об обратном. На Западе есть большой объем социальной поддержки. При этом по количеству лишений родительских прав мы можем тягаться разве что с США, но у них и населения в два раза больше. Так что нам гордиться нечем. И за громкими словами, что нам важна семья и традиционные ценности, пока не стоят механизмы поддержки этой самой семьи.
Одна из основных причин потери родительского попечения — это нищета, бедность и социальные болезни, которые являются результатом проживания в определенной среде. По-хорошему, серьезное лечение социального сиротства — это нормальная социально-экономическая политика, при которой у людей есть работа, доступное жилье, образование и здравоохранение. Базовые потребности, которые настолько выпрямляют жизнь человека, что потеря ребенка становится экстренной ситуацией, связанной с поведением этого человека, а не с внешними обстоятельствами.
Есть версия, что они все прекрасно понимают, но просто оставляют все в таком виде — это еще более чудовищно, поэтому я предпочитаю считать, что это непонимание ситуации и отсутствие профессионализма. Учитывая доходы принимающих решения граждан, это совершенно понятно.
Во многих странах, где произошла реформа, деньги были одним из основных аргументов. Конечно, такие условия вредны для детей. Но все же для государственных решений важно не это. Детские дома — дорогая система. Когда ребенок оттуда выходит, он неактивный гражданин, ему нужен постинтернат, а если он совершает преступление, попадает в тюрьму, то и там его надо содержать.
В России содержание ребенка в детском доме обходится в сумму 30–150 тыс. в месяц в зависимости от региона. Но это не те деньги, которые тратятся на конкретного ребенка. Это деньги, которые идут на содержание системы. Основная часть уходит на зарплату сотрудников. На расходы, связанные с самим ребенком, остаются копейки. Понятно, что если бы кровная семья получала 100 тыс. в месяц на ребенка-инвалида, то у нас детей-инвалидов вне семей не было бы. Но так как это деньги в основном на инфраструктуру, то семьям такую сумму никто платить не будет. У семьи нет дворника и директора. В этом смысле конечно семейное проживание ребенка экономит средства. Поэтому даже учитывая, что усыновителям и приемным семьям идут выплаты, это все равно дешевле, чем содержать такую махину, как детский дом.
Очень часто ребенка начинают устраивать в семью, даже не выяснив, как можно помочь его маме, есть ли у него родственники. Так что нужно, чтобы хотя бы этот алгоритм начал работать, чтобы ребенка не могли забрать из семьи просто потому, что семье негде жить или нечего есть. Чтобы если ребенка забрали, то работали бы с семьей, чтобы ее реабилитировать. У нас же по закону если ребенка отобрали из семьи, то органы опеки должны падать в суд на лишение или ограничение родительских прав. Даже идеи о том, что можно восстановить семью, нет. И только если ничего нельзя сделать, то нужно искать ребенку семью. То, как сейчас это устроено, абсолютная бессмысленность. Мы травмируем и детей, и семьи. Семья, потерявшая ребенка, почти никогда не восстанавливается.
Глава благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская
Источник: Газета.ru